Я бы никогда не зашёл в эту лавку. Но на улице валил мокрый снег, грозящий перейти в дождь, и хотя близилось Рождество, морозами и не пахло. Хотелось, пусть на минуту, оказаться в тёплом, сухом месте, избавиться от раздражающей слякоти. Короче говоря, если бы не мерзкая погода, я бы не заглянул в этот невзрачный магазинчик.
Он был совершенно пуст, если не считать старика-хозяина, скучающего за кассовым аппаратом с газетой в руках. Завидев посетителя, он встал и вопросительно посмотрел на меня. В нём не чувствовалось ни капли той угодливости мелкого лавочника, которая всегда вызывала во мне отвращение. Напротив, всем своим видом он как бы говорил: «Если тебе от меня ничего не надо – что ж, проходи своей дорогой, упрашивать не стану». Я сразу почувствовал к нему расположение.
– Не беспокойтесь. Ничего конкретного я не ищу. Просто посмотрю товар.
С несколько разочарованным видом он вернулся на место.
Я осмотрелся. Лавка мало чем отличалась от тысяч подобных ей, что ютятся в подвалах и первых этажах домов в больших городах. Тот же случайный набор самых разнообразных предметов – от кухонной утвари и незатейливого хозяйственного инвентаря до книг и довольно поношенной одежды. Под витринным стеклом я приметил симпатичные и недорогие запонки – похоже, как раз такие, в которых я давно нуждался. Покончу с осмотром и сразу же куплю, решил я.
Пожалуй, самой примечательной в лавке была секция игрушек, занимавшая целиком одну из стен. Чего там только не громоздилось на деревянных полках: самолёты и автомобили, танки и корабли, электровозы и ракеты, всевозможные животные – целый зверинец! – и куклы в нарядных платьицах, роботы и инопланетные чудища. Большинство игрушек было с заметными дефектами, но их явно пытались отремонтировать; попадались и совершенно новые на вид. На нижней полке восседал огромный плюшевый медвежонок со слегка прижмуренным правым глазом.
– Сколько стоит? – спросил я, указывая на медвежонка.
Хозяин нахмурился:
– Игрушки не продаются.
Я удивлённо приподнял брови. Видимо, вопрос: «Тогда зачем они здесь?» слишком явственно читался на моём лице.
– Я отдаю их так. Дарю. Но с одним условием.
Я удивился ещё больше.
– Каким же, можно узнать?
– Если возьмёте игрушку, вы никогда не должны ее выбрасывать.
Что ж, видно, в старости все мы немного того... Только у каждого свой пунктик. А ведь на первый взгляд старик производил впечатление абсолютно нормального человека. Мне сразу стало неинтересно.
– К сожалению, не могу дать вам обещания никогда не избавляться от хлама, – равнодушно сказал я.
– Это не хлам! – внезапно вскричал старик, вскакивая на ноги. Я вздрогнул. – Это не хлам! – повторил он уже тише, приблизившись ко мне вплотную. Глаза его горели.
Мне стало не по себе.
– Простите, я не хотел вас обидеть. Конечно же, я не имел в виду ваши игрушки.
– Я не обижаюсь. Ведь вы ничего не знаете! – Старик схватил мою руку и сжал неожиданно сильными пальцами. – Вы мне симпатичны. Поэтому вспомните, прошу вас, – не случалось ли вам в детстве выбросить какую-нибудь игрушку?.. Была ли у вас нелюбимая игрушка, от которой вы поспешили избавиться?..
Я осторожно высвободился.
– Не помню точно. Кажется, что-то такое было. Но какое это имеет значение?!
Я почувствовал нарастающее раздражение и взглянул на часы. В самом деле, я и так задержался здесь.
Старик тем временем с отрешённым видом ходил взад-вперёд по лавке. Заметив мой нетерпеливый жест, он остановился и, видимо, решившись, обратился ко мне.
– Вы должны меня выслушать – это не займёт много времени. Что значит несколько минут, когда речь идёт о вашей жизни!
Признаюсь, при этих словах холодок пробежал по моей спине, хотя я твёрдо знал, что причин для страха у меня нет.
– Почему вы решили, что речь идёт о моей жизни?
– Сами поймёте, когда выслушаете меня.
Я счёл, что отвергнуть его предложение было бы крайне невежливо, хотя всё это и было мне не по душе. Кроме того, он всё же заинтриговал меня, и, если честно, я никуда не спешил.
– Хорошо. Минут десять–пятнадцать у меня найдётся.
Мы уселись за небольшой служебный столик у окна. Старик на несколько секунд прикрыл глаза, словно сосредоточиваясь, помассировал пальцами переносицу и глубоко вздохнул.
– Прошло уже немало лет с того времени, когда всё это произошло, и, казалось бы, я должен был уже начать забывать. Однако... – Голос его дрогнул. Помолчав немного, он овладел собой и продолжал: – …Это случилось, кажется, на третий год после моего выхода на пенсию. Я ведь не всегда был лавочником, это уже потом – чтобы занять мысли, отвлечься от этого кошмара, – да вы сами всё поймёте. Я работал в солидной фирме, неплохо зарабатывал, вот только обзавестись семьёй как-то не получалось. Когда вышел срок и меня торжественно проводили на пенсию, я не слишком унывал. Деньжата у меня водились, да и на здоровье тоже особенно не жаловался. Переведу малость дух, решил я, осмотрюсь, попутешествую, а потом найду себе какое-нибудь занятие по душе – начну выращивать кактусы или разводить кроликов в загородном доме. И наконец-то у меня появится достаточно времени для собирания книг. Немецкие поэты восемнадцатого века – моё хобби. Помните, у Гёте:
Рассудок пусть нам душу не стесняет,
Пусть свой полёт волшебный исполняет
Фантазия, собой пленяя нас!
Пусть видит глаз, что дух желал без меры:
Всё это невозможно, и как раз
Поэтому оно достойно веры.
…Простите, я отвлёкся. Так вот, был у меня приятель – Стефан, он родом из Польши. Мы одногодки, в один день и вышли на пенсию. Иногда встречались в подвальчике за кружкой пива, пару раз рыбачили на лесном озере, а так – больше перезванивались. И вот однажды звонит он мне – но не вечером, как обычно, а утром. Поболтали о том о сём, вроде пора и заканчивать, только чувствую – мнётся он, что-то недоговаривает. Давай, говорю, выкладывай, что там у тебя, я же слышу по голосу – тебя что-то беспокоит.
«Да не знаю, стоит ли рассказывать, – говорит. – Так, чепуха какая-то, но уж раз спросил... В общем, приснился мне сон – чудной такой: будто напал на меня тигр, да не где-нибудь в джунглях, а прямо здесь, в городе, возле дома. И загрыз насмерть. Да так отчётливо всё было видно... И сейчас хруст костей в ушах стоит, никак отойти не могу. Ничего подобного не снилось».
«Может, начитался на ночь?»
«Да нет, даже телевизор не смотрел. Но я тебе ещё не всё сказал. Повторяю, сон был необычайно отчётливый, и я хорошо рассмотрел, что одно ухо у тигра висело, будто разорванное. А хвоста не разглядел...»
«Ну и что?» – спросил я, хотя и меня эта деталь почему-то неприятно поразила.
«А то, что я вспомнил ещё кое-что. Когда я был малышом, подарили мне игрушку – тряпичного тигра. Не знаю, чем он мне тогда не понравился, только невзлюбил я его. Сначала оторвал ему ухо, потом отрубил хвост, а вскоре и вообще выбросил в кусты. Потом, кстати, искал, но так и не нашёл».
«Да-а, – протянул я, не зная, что и сказать. – Вот Фрейд...»
«Фрейд тут ни при чём!» – неожиданно вспылил Стефан и, сухо попрощавшись, положил трубку.
Вечером я позвонил ему. Но его телефон не отвечал. Как и на следующий день. А ещё через день звонок раздался у меня. Звонил полицейский комиссар. Я сразу понял: что-то случилось со Стефаном.
Комиссар сообщил, что нашёл мой номер телефона в записной книжке Стефана, и поинтересовался, действительно ли мы были приятелями. Я подтвердил и нетерпеливо спросил, что с моим другом. Комиссар сказал, что его нашли неподалёку от дома, в скверике. Я знал это место – маленький пятачок земли в два десятка квадратных метров с несколькими чахлыми липами и парой скамеек. Кто-то загрыз Стефана насмерть, искусал до неузнаваемости. Если это была собака – то, судя по ранам, очень крупная и свирепая. Сейчас полиция разыскивает эту собаку.
«Это была не...» – я осёкся.
«Что-то?» – переспросил комиссар.
«Нет, ничего».
Он попрощался, пообещав позвонить, если будет что-то новое.
Проводить Стефана в последний путь пришло совсем немного людей. Даже удивительно, как мало друзей наживает человек за свою жизнь. Куда больше – бед и невзгод. Впрочем, как сказал один великий писатель, невзгоды – это чётки, нанизанные на нитку нашей судьбы. И мудрый человек спокойно перебирает их.
Так вот, среди пришедших на похороны был один наш общий со Стефаном знакомый – Артур, с которым мы также изредка перезванивались. Я так и не решился пересказать ему последний телефонный разговор со Стефаном, но обратился к нему со следующим предложением. «Послушай, – сказал я ему, – давай договоримся так: если один из нас увидит что-то странное, необычайное, например, во сне, пусть сразу же позвонит другому».
Он удивился, пожав плечами, дал согласие. На том и распрощались.
Прошёл почти год, на протяжении которого мы несколько раз созванивались, обменивались новостями. И вот однажды он позвонил мне рано утром – ещё не было восьми. Меня сразу охватило предчувствие беды.
«Извини, что так рано, но ты просил позвонить не откладывая, если, например, я увижу странный сон», – голос его звучал довольно бодро, но я уловил в нём тревогу.
«Не беспокойся, я давно не сплю, – я также постарался говорить бодро. – Так что же ты увидел?»
«Да так, чепуха какая-то (я вздрогнул, когда он повторил эти слова Стефана), я даже хотел сначала и не звонить... Приснился мне такой чудовищно реалистический сон, словно я смотрел кино. И показывали в нём, как меня затоптала лошадь. Чудно, да? Этот звук – когда ломались рёбра – я до сих пор слышу. И последний кадр – занесённое над моим лицом копыто... Самое интересное – лошадку-то эту я узнал... Это была...»
«... деревянная детская лошадка», – мрачно произнёс я.
«А ты откуда знаешь?!» – Изумлению его не было границ.
«Неважно. Продолжай».
«Да продолжать и нечего. Я узнал её по глазам, которые сам замазал чернилами. Мне было тогда годика четыре. Потом я эту лошадку, предварительно открутив ей ногу, выбросил в канаву. Там она валялась некоторое время, а потом исчезла. Наверно, подобрал кто-нибудь. Ну и задала же мне тогда трёпку мать!»
«Послушай, Артур, внимательно, что я скажу. Сиди дома, никуда не выходи. Я сейчас приеду, это очень важно. Нам нужно поговорить. Только никуда не выходи, жди меня».
«Хорошо, хорошо, приезжай, адрес у тебя есть. Только за кефиром сбегаю...»
«Нет!!! – заорал я в трубку. – Стой!»
Но в трубке уже звучали гудки. Чуть не плача, я стал набирать номер и, к своему ужасу, обнаружил, что – видимо, от волнения – забыл последние цифры. Пока я разыскивал свою записную книжку, пока заново набирал номер – он, конечно, уже ушёл. Не попадая в рукава, я с трудом натянул плащ и выбежал на улицу. К несчастью, редкие такси, которые сюда заезжали, были с пассажирами и не останавливались. Проплясав минут сорок на мостовой впустую, я, проклиная всё на свете, влез в автобус. Ехать предстояло больше часа, с пересадками, через весь город.
Когда я очутился, наконец, на нужной улице, то сразу понял, что опоздал. У подъезда толпились люди, рядом стояла «скорая помощь» с включённой мигалкой, чуть подальше – полицейская машина. Протиснувшись вперёд, я увидел лежащее на асфальте тело, прикрытое белой простынёй. Тут же находился полицейский комиссар, тот самый, что звонил мне, – я сразу узнал его по голосу, когда он отдавал приказания своим подчинённым.
«Артур мёртв?» – негромко спросил я, обращаясь к нему, хотя вопрос был чисто риторический.
«Да. – Он внимательно посмотрел на меня. – Вы...?» – Он назвал моё имя.
Я кивнул.
«Что с ним произошло?»
Комиссар покачал головой.
«Он выглядит так, будто по нему прогулялся паровой молот. А голова...»
«…будто размозжена ударом копыта гигантской лошади», – содрогнувшись, произнёс я.
Он взглянул на меня с любопытством.
«Действительно, похоже. Тем более, что некоторые жильцы первого этажа слышали звуки, напоминающие цоканье копыт по асфальту. Но, естественно, лошадь никто не видел. Да и откуда ей тут взяться?»
Он вытащил блокнот, вырвал листок и что-то написал на нём.
«Кажется, вы имеете отношение ко всем необычайным происшествиям в вашем городе. – Он говорил вполне серьёзно. – Если вспомните что-либо и сочтёте нужным сообщить полиции – позвоните мне по этому номеру».
Я спрятал листок в карман и, выбравшись из толпы, двинулся по улице, торопясь оказаться подальше от этого кошмара. Вокруг всё было как обычно: сновали автомобили, люди спешили по делам, жизнь шла своим чередом, и это только усиливало ощущение нависшей надо мной опасности. Я чувствовал, что уже отгорожен от всех остальных незримой перегородкой, словно баран, которого отделяют от остального стада, облюбовав на убой. Я был приговорен, на мне уже стояло тайное клеймо смерти. Но почему? Что происходит?! Я чувствовал, что схожу с ума.
Внезапно я остановился как вкопанный. На миг в голове прояснилось, и я ещё раз повторил про себя фразу, всплывшую откуда-то из глубин подсознания.
«Мы души игрушек, оставленных вами когда-то...»
Откуда это, где я это слышал?.. Все попытки вспомнить были тщетными. А может, мне сказали это только что? На меня леденящими волнами наползал страх.
Надо взять себя в руки. Ведь мне же ничего подобного пока не снилось. Не снилось?! Ну-ка, взгляни в лицо реальности, дружок, сказал я себе. Что ты сделал вчера вечером? Правильно, наглотался снотворного, потому что боялся, что не уснёшь без этого. Тебе вспомнился Стефан, у тебя разболелась голова. А утром что ты перво-наперво сделал, проснувшись?
Правильно, ты лежал совершенно разбитый и пытался вспомнить, что тебе снилось ночью, ибо ты точно знал, что тебе что-то снилось. Но тебе это не удалось, считай, свой звонок ты уже получил.
Очутившись в каком-то сквере, я без сил плюхнулся на скамью. Не знаю, сколько я так просидел, отупело глядя в одну точку, не способный ни трезво мыслить, ни идти дальше. Вернул меня к действительности громкий разговор на соседней скамье, где расположились молодая женщина с мальчиком лет пяти. В руках у него был красивый игрушечный автобус. Внезапно мальчишка отбросил его в сторону.
«Не хочу автобус!» – громко захныкал он.
Мать поглядела на него и, виновато улыбнувшись, принялась тихо убеждать в чём-то своё капризное чадо.
Словно какая-то сила подхватила меня со скамьи. В одно мгновение я оказался возле них, поднял игрушку и довольно грубо сунул её в руки малышу. От неожиданности тот перестал плакать и озадаченно уставился на меня.
«Никогда, слышишь, никогда не смей выбрасывать игрушки!» – задыхаясь, выкрикнул я. Малыш молча прижал к себе игрушку, в глазах у женщины мелькнул испуг.
«Извините», – пробормотал я и бросился вон из сквера.
Я добрался домой только к вечеру и, не зажигая света, упал в кресло. Здесь я чувствовал себя в относительной безопасности и несколько успокоился. Уж очень фантастичными выглядели мои догадки. Неужели человека можно убить только за то, что когда-то в детстве, будучи несмышлёным, он сломал или выбросил игрушку?.. Это же абсурд! И почему из многих миллионов людей были выбраны именно я и мои друзья?.. Впрочем, я тут же нашёл на это контрдовод: а тысячи бесследных исчезновений людей, необъяснимых убийств и самоубийств, чудовищных, зверских преступлений, приписываемых неведомым маньякам и так никогда не раскрытых?! Мне стало душно, и я распахнул окно, впуская свежий воздух.
И ещё один вопрос беспокоил меня – может быть, самый важный и самый страшный. Я больше не мог гнать его от себя, я должен был знать. Я помнил, что что-то такое у меня в детстве было, но я не помнил, что же это была за игрушка. Я напрягал свою память, припоминал все игрушки, с которыми когда-то играл, но тщетно. Это было ужасное состояние. Я впал а бешенство и едва не переломал свою мебель. Наконец немного остыл и снова сел в кресло, отдыхая. В руке у меня оказалась пластмассовая коробочка для скрепок, которую я машинально прихватил со стола. Пальцы мои непроизвольно сжались, и я ощутил, как прогнулась под ними податливая пластмасса. И тут словно молния пронзила мой мозг! Я вспомнил это ощущение! Это был изумрудно-зелёный пластмассовый попугайчик! Я вспомнил, как ощупывал пальцами его тельце, оно приятно прогибалось, но на большее силёнок не хватало. Так продолжалось довольно долго, пока я немного не подрос и пальцы мои не окрепли достаточно, чтобы это осуществить. Я вспомнил, как в один прекрасный день с вожделением взял в руки попугайчика и обоими большими пальцами стал надавливать на его грудку. Пластмасса прогнулась, как мне показалось, больше обычного – и не выдержала, хрустнула – и пальцы мои ворвались внутрь!
О господи, окно! Меня объял непередаваемый ужас, он сковал все мои члены, и я продолжал неподвижно сидеть в кресле с закрытыми глазами. Мне почудился лёгкий шорох, потом лёгкое дуновение воздуха коснулось моего разгорячённого лица, словно кто-то взмахнул передо мной опахалом... или крылом?! Я ждал, до боли стиснув кулаки, чтобы не вытянуть руки и не коснуться чего-то ужасного, изо всех сил сжав веки – никакая сила не заставила бы меня открыть глаза. Наверно, если бы я это сделал, то в ту же секунду умер бы от разрыва сердца. Единственное, что я сделал, – и теперь думаю, именно это меня и спасло, – представил малыша с игрушечным автобусом, которого встретил в парке, и, обращаясь к нему и через него – к миллионам других детей, неистово стал повторять: «Никогда не обижайте игрушки! Никогда не бросайте их, они ваши друзья!». И ещё я клялся, что, если мне суждено остаться в живых, буду повсюду подбирать брошенные игрушки и возвращать их к жизни. Я повторял всё это, пока меня не оставили силы и я не впал в забытье.
Когда я очнулся и открыл глаза, в комнате по-прежнему было темно, лишь отсвет уличной рекламы пробегал по стене. Лёгкий ветерок колыхал шторы. Меня бил озноб. Я с трудом встал и закрыл окно. Может, мне всё это померещилось? Но какое-то внутреннее чувство говорило мне, что я был на волосок от смерти.
Все свои деньги я вложил в эту лавку. И всюду, где только нахожу – на улице, на помойках, под заборами, – подбираю брошенные и сломанные игрушки. Приношу их сюда, чищу, как могу, ремонтирую – и кладу на эти полки. Знаете, многие их берут. Конечно, я не могу поручиться, как они поступают с ними впоследствии. Но ведь это уже их проблема, верно?
Старик замолчал. Рассказ отнял у него много сил.
– Это было очень интересно... и поучительно, – вежливо сказал я. – Спасибо. К сожалению, мне пора идти, поэтому давайте займёмся запонками.
Хозяин лавки выбил чек, положил запонки в маленькую картонную коробочку и протянул мне. Казалось, он ждал от меня чего-то ещё.
– Пожалуй, я бы взял того красавца, – я указал на плюшевого медвежонка. – Только на улице такая погода... Его следует хорошенько упаковать.
Старик просиял.
– О, не беспокойтесь! У меня есть отличный целлофановый мешок, как раз будет впору!
Через минуту он вернулся ко мне.
– Ну вот, готово. Держите.
Зашуршал целлофан, и сквозь прозрачную плёнку на меня пристально взглянули тёмные глаза-бусинки.
Я замер. О, нет. Нет!
– Что с вами?! Вам нехорошо?.. – словно издалека долетел до меня голос продавца.
Я снова был ребёнком. Я стоял посреди комнаты с большущим кухонным ножом в руках, и меня переполняло доселе неизведанное, какое-то сладкое чувство. А на полу, беспомощно раскинув лапы, валялся с распоротым брюхом симпатичный плюшевый медвежонок.
Автор: Геннадий Ануфриев