1.
— Почему ты боишься грома? Такой большой и важный мужчина, а как ребенок вздрагиваешь при каждом резком ударе!
За окном номера 1-й советской гостиницы Бреста, расположенного на втором этаже в старом здании на улице Комсомольской, стоял тихий июньский вечер. Не гремели по брусчатке извозчики, не гудели редкие автобусы, не шумели случайные прохожие, которых в это время суток будто ветром сдуло. Улица словно замерла в ожидании чего-то необычного. И вот оно, кажется, случилось.
На ясном вечернем небе не было ни облачка, лишь закат окрашивал горизонт в красно-оранжевый цвет. Ничего не предвещало беды, как вдруг кто-то словно ударил со всего размаху в исполинский бубен. Бомммм! Над тихим городом пронесся пугающий резкий звук, заставивший вздрогнуть суеверных местных жителей.
Андрей лежал в кровати, обнимая дремавшую рядом с ним Нину — его любовницу. Удар грома разбудил девушку и заставил задать вопрос. Она почувствовала, как ее мужчина вздрогнул, словно испуганный ребенок, поежился и закутался в одеяло почти с головой.
Он ничего не ответил. За секунду до удара парень вспоминал, что было сегодня.
День выдался насыщенным. Утром Андрей приехал из Минска в служебную командировку от Наркомлеса. Его отправили в Западную Белоруссию проинспектировать жилищное строительство в освобожденных от польских панов и капиталистов рабочих поселках лесорубов.
На вокзале мужчину встретила Нина, которая незадолго до этого вернулась в родные места и теперь занимала должность в областном управлении МОПР (Международной организации помощи революционерам). Девушка сама в недавнем прошлом была революционеркой. Видимо, поэтому ее и направили в Брест по комсомольской путевке.
Нина родилась в небольшом украинском селе к югу от Бреста. В детстве с родителями, бедными крестьянами, переехала в город. Отец ее трудился на железной дороге, мать стирала белье польским военным. Девочка рано начала трудиться, и еще подростком приняла участие в забастовке домашней прислуги. Познакомилась со старшими революционерами и вступила в Коммунистическую партию Западной Белоруссии. После нескольких лет подполья смогла бежать в БССР, где закончила школу на родном белорусском языке, поступила в университет, но едва приступила к занятиям — как 17 сентября 1939 года Красная Армия выдвинулась в поход против Польши и быстро освободила родные места.
Еще в Минске Нина успела познакомиться с Андреем, который приехал в этот город из другой части Белоруссии — восточной. Молодые люди начали встречаться. Переезд спутал все планы, любящие долго не виделись, но теперь, похоже, все вновь налаживалось.
Андрей на пару дней задержался в Бресте. В воскресенье его по месту командировки никто не ждал. Значит, можно было посвятить этот день, а также остаток субботы, любимой.
Они заселились в гостиницу на Комсомольской улице, пообедали в ресторане, погуляли по приграничному городу. Днем сходили в кинотеатр «КИМ» на фильм с романтическим названием «Песня о любви», а вечером — в новый городский театр на спектакль гастролировавшего здесь Театра музыкальной комедии БССР «Пансион небесных ласточек».
Культурно отдохнув и вернувшись в номер, двое приятно провели время вдвоем. Оставался еще завтрашний день, а после Андрей выезжал в Гайновку, где строились стандартные деревянные дома для лесорубов Беловежской Пущи, куда работников леса переселяли из землянок и бараков, доставшихся от поляков.
Нина перебила поток размышлений, настойчиво повторив вопрос:
— Почему ты боишься грозы?
Андрею сделалось стыдно. Любовница давно замечала за ним эту слабость и иногда подтрунивала, но чаще всего подобный страх мужчины вводил ее в ступор.
— Я... я не боюсь грозы, — промямлил всегда уверенный в себе Андрей. На этот раз он с трудом подыскивал нужные слова. — Точнее, я боюсь не грозы и не грома. Я боюсь того, кто приходит с громом!
Нина проснулась теперь уже окончательно. Большими синими глазами она смотрела на дорогого ей человека, о котором, казалось, знала абсолютно все, но, как выяснилось, чего-то все же не знала.
— Кто может с ним приходить? Ау, мы в ХХ веке живем! Ильи Пророка не существует, о нем теперь даже в церкви вспоминать стыдятся!
«Существует кто-то похлеще Ильи,» — проговорил про себя Андрей, но вслух сказал другое.
— Да все я понимаю. Молния — это заряд атмосферного электричества, который нагревает воздух, а тот стремительно расширяется и издает этот жуткий звук. Вот только...
— Что только? — Нина не унималась.
— Только не все обстоит так просто!
2.
Девушка свернулась калачиком, как новорожденный малыш, положила голову на грудь Андрею и слушала его тревожный рассказ.
— Помнишь, я показывал тебе заметку в газете «Звязда»? (Нина утвердительно кивнула). Здесь, с собой у меня ее нет. Оставил дома. Но содержание я помню наизусть. И дата навсегда впечаталась мне в память — 9 июня 1935 года. Шесть лет назад! Даже чуть больше, чем шесть лет!
— Зачем ты хранишь у себя дома всякий хлам? — удивилась Нина. — Прочитал разок — и выброси. Тем более, если это лишает тебя покоя...
— Подожди. Давай все по порядку!
Нина знала, что ее парень — не коренной минчанин, хоть они и познакомились в столице Белорусской ССР. В Минск Андрея перевели в 1937 году. Нина тогда еще жила в Польше, пряталась от дефензивы и готовила побег. Молодой человек не рассказывал ей, но на работу в Наркомлесе его выдвинули благодаря репрессиям, о которых говорить было не принято и очень опасно. Стремительный карьерный взлет Андрея произошел после того, как в комиссариате лесной промышленности вычистили руководящий состав, а заменили рабочими-выдвиженцами с периферии. В их числе оказался и наш герой.
До этого Андрей работал в Витебске на тарном комбинате. Ему едва перевалило за двадцать, как по комсомольской путевке парня выдвинули в столицу на работу, пусть и не сильно ответственную (на такую у него не хватало еще опыта), но довольно важную. За прошедшие годы молодой человек успел преодолеть несколько ступеней вверх.
А в 1935 году Андрей и вовсе был зеленым 18-летним юнцом. Трудился на предприятии, производившем бочки, ящики и прочую деревянную тару, в том числе и военную. Работал, надо сказать, неплохо, считался ударником.
— Давай я напомню тебе, что тогда случилось, — обратился Андрей к любовнице. Та неохотно кивнула головой, потому как в общих чертах помнила содержание заметки.
— «Убиты молнией. 9 июня во время грозы в здание столовой Витебского тарного комбината ударила молния. Убиты 2 рабочих комбината и контужено 4 работника столовой. На здании не было громоотвода».
— История жуткая, — согласилась Нина. — Но что тут странного и сверхъестественного? Такие происшествия, к сожалению, иногда случаются, и виной тому не таинственные силы, а элементарная человеческая расхлябанность, безответственность, бесхозяйственность. Или прямой вредительский умысел.
— Так-то оно так, — не мог успокоиться Андрей, — только вот журналисты приврали маленько. Громоотвод на столовой тарного комбината в действительности был!
3.
Нина вновь раскрыла глаза от изумления и уставилась на Андрея.
— Ты точно в этом уверен? Зачем газете врать?
— Затем, что никто тогда так и не смог объяснить, что именно произошло. А версия с отсутствующим громоотводом, похоже, всех устроила. Но я знаю наверняка, что он был. Ведь я тогда работал там!
История стала принимать неожиданный оборот. Нина присела на подушку и слушала своего мужчину внимательно.
— Я был там, в столовой, в день 9 июня 1935 года, и все видел своими собственными глазами. К нам тогда явился сам дьявол!
Девушка поморщилась.
— Средневековье какое-то! Андрей, — попыталась Нина пошутить, чтобы разрядить обстановку, — ты случайно в попы не подался? В церкви не подрабатываешь? Смотри у меня!
И она показала парню кулачок.
Но Андрей остался совершенно серьезен.
— Я с 14 лет трудился. Сначала — на фанерном заводе, затем — на тарном комбинате. Многого навидался. Но тут явно нечто непонятное, сверхъестественное произошло.
Это было в голодном 1932 году. Ты, конечно, не застала его, хотя у вас в Польше тоже голодали (может, и не меньше нашего).
— Недоедали, опухали, — подтвердила Нина. — У нас на Полесье в то время любой год голодным был, даже урожайный. Все подчистую паны и полиция отбирали, в счет налогов, штрафов и кредитов. Вот мы и маялись, ели траву да болотную осоку, особенно тяжко зимой и ранней весной было.
— Я понял, — отрезал Андрей. — Про наш голод вы и не знаете, наверное. О нем не писали, но он был. Хлеб исчез отовсюду, даже по карточкам и на черном рынке за высокую цену его было не достать. Тем, кто на заводах трудился, проще было: спасали свои огороды и подшефные хозяйства, поэтому в столовках давали супы с мясом. А вот крестьяне, точнее, уже колхозники, бежали кто куда. В города, на стройки. Или мерли, как мухи. На Украине особенно такое происходило, тут меньше.
— Может, вам с голодухи мерещилось всякое? — не унималась Нина.
— Да не мерещилось. Мы в голодный год вспомнили многое. Как чистить картошку, чтобы кожицы много не срезать. Как варить хвойные отвары от цинги. Как поджарить кошку или собаку.
— У нас, в Польше, их безработные тоже ловили и ели.
Андрей вспомнил, что где-то читал про такое.
— Вспомнили и про то, что от бабок слышали. Про чертей, бесов и прочую нечисть. Как вызвать ее, заключить договор, заставить работать на себя, чтобы кормиться. Мы, дети и подростки, особенно падки до такого. Взрослые искали другие пути добычи хлеба. У нас же многие мои товарищи продавали души дьяволу.
— Слушай, вы же тут, в Союзе, атеистами все были! Ни в Бога, ни в черта не верили! Нам в КПЗБ и комсомоле так рассказывали!
— От Бога мы и впрямь за ненадобностью отказались, — согласился Андрей. — Храмы, костелы и синагоги позакрывали, под клубы и кино приспособили. Только про дьявола не забывали, особенно если припирало. Ведь там помощь обещали!
— Лицемеры! — выговорила Нина обидное слово, заставившее Андрея тяжело вздохнуть и покраснеть. Впрочем, к двойной морали он привык уже давно: с трибуны кричать об одном, а здесь, наедине с любовницей, шептаться о другом, изливать душу.
— Может, и не все такие. Идейных много было, кто не верил во все это мракобесие. Но мы же были подростки, дети почти! Не знали и не понимали многого, не думали о последствиях своих поступков!
Эти слова немного успокоили Нину. Андрей решил продолжить рассказ после длинного отступления.
4.
— Кого-то из тех, кто шел на поклон к нечистой силе, уже нет в живых. Помню, как двух товарищей моих, что вместе работали и ловили бревна в Двине, этими же бревнами и придавило насмерть. А всего за день до этого они провели обряд по вызову демона, и я с ними был! Тогда мы впервые нормально поели, а то на работе чуть держались, валились с ног от усталости и бессилья.
— Как же вы его вызвали? — не вытерпела Нина.
— Способ, на самом деле, прост. Только пообещай, что никогда не будешь этого повторять, — с серьезным видом обратился к девушке Андрей. Нина улыбнулась.
— Мы делали так. Шли в рощу (у нас в Тарном поселке такая имелась) в полночь, была там одна поляна с пнем посредине. Человек, который желал продаться чертям, влезал на пень, становился пяткой на крест (у нас он тоже имелся в наличии), втыкал в расщелину заранее заготовленный кол, поворачивался лицом к северу (в сторону Марковщины, это район на другом берегу Западной Двины) и громко произносил: «Покажись ни волком-зверем, ни вороном-птицей, ни деревом иглистым, а таким, как я сам!». Для верности колышек мы еще мазали кровью.
— И что же, являлся черт? — едва не засмеялась Нина, услыхав нелепое заклинание и представив реакцию местных жителей, гулявших ночью по роще и увидевших все это.
— Первые два раза не прокатило, никто не появился. Но в третий раз сработало. Из темноты на нас вышел человек в длинном плаще, скрывавшем лицо и руки, и спросил, зачем мы его позвали и что нам нужно. Представьте нашу реакцию: кромешная темень, лишь факел кое-как освещает поляну в лесу, и вдруг из-за деревьев кто-то выходит, явно тот, кого мы вызвали и ждали, и что-то говорит!
Мы сперва хотели броситься врассыпную, но голод нас удержал. Заплетавшимися губами каждый проговорил: есть хотим, покушать дай, и чтобы всегда еда была на столе, а не только сегодня.
— Попросили бы денег побольше, — пожала Нина плечами.
— Э, не понимаешь ты. Деньги как раз у нас были, мы работали и зарплату получали. Только на что они, когда купить ничего нельзя, даже на базаре, если продуктов нет!
Видно, Нина слишком долго жила в Польше, а в Советскую Белоруссию приехала, когда продовольственные трудности остались позади, жить стало лучше и веселее, деньги вернули свой вес и значение.
— Я поняла, — ответила девушка. — Но с чего вы решили, что это была нечистая сила? Может, это обычный человек по лесу проходил, услышал вас и решил подыграть, чтобы потом посмеяться.
— Можешь не верить, но в тот вечер у нас на столе действительно появилась еда. Не то, чтобы она появлялась у нас каким-то волшебным способом из ниоткуда, но всякий раз мы добывали ее без особых проблем. То в лавку неожиданно что-то завозили, а мы как раз поблизости оказывались и брали, пока не выстраивалась очередь. То встречали на улицах каких-то мужиков, предлагавших нам купить у них то одно, то другое из съестного. Короче, голод утолили, хоть и не жировали.
— Твои друзья погибли, а ты жив, хоть и был вместе с ними. Странно получается.
— Я и сам понять не могу. Мы потом вызывали еще, с другими работниками, на кровь, с помощью разбитого зеркала. Лучше бы не вызывали. Такого отвратительного существа никто никогда не видел и, надеюсь, больше не увидит. Мерзкое, красное, с тремя ртами и кучей глаз на затылке, с руками-крыльями, как у летучей мыши, несуразный такой...
— Работали бы лучше, план выполняли, выходили в передовики, а не страдали всякой ерундой, — съехидничала Нина.
— Знаешь, после встречи с ним у меня сила появилась. Я стал работать зе четверых, меня назвали ударником, затем — стахановцем, прибавили в зарплате, кормили за отдельным столом, а потом и на руководящую должность выдвинули.
— Это могло быть совпадением. Или ты действительно лучше стал работать!
— Не думаю. Тем более, после нашего обряда с кровью, которую выпила тварь, в поселке приключилось это.
— Да что приключилось, не томи!
5.
— Это было днем 9 июня 1935 года.
На тарном комбинате заканчивался обеденный перерыв. Рабочие возвращались к своим станкам и машинам из столовой.
Наша столовка и тогда, и сейчас представляла собой длинный узкий одноэтажный барак с высокой трубой. Неподалеку от нее стояли другие похожие деревянные бараки, в которых жили работники предприятия. Чуть поодаль — цеха. На берегу реки находился пирс, где вылавливали бревна, которые на комбинат доставлялись вплавь.
Ничего не предвещало беды. Небо было чистым и светло-голубым. Я обходил столовую со стороны кухни, возле краснокирпичной трубы, когда боковым зрением заметил странного человека. Мне вообще сначала показалось, что это не человек, а куча мусора, негодных к обработке бревен, накрытая брезентом. Чтобы знать наверняка, пришлось сбавить шаг и приглядеться.
Это был первый сигнал, что что-то вокруг не так. Присмотревшись, я понял, что вижу не брезент, а плащ, похожий на одеяние того жуткого человека (или не человека?) в лесу, которого видел ночью на поляне за несколько лет до того. Странное существо, по-видимому, догадалось, что за ним наблюдают, сдвинулось с места и скрылось за деревом.
Я покрутил головой, желая прогнать наваждение и вернуться к реальности. Рабочий день еще не закончился, и требовалось сосредоточиться на выполнении обязанностей. Я двинулся в сторону цеха.
Только тогда заметил, что воздух сильно разогрелся и накалился, как возле протопленной печи. К тому же, он стал каким-то неприятным, тяжелым и тягучим. Дышать сделалось тяжело, словно вдыхаешь не газ, а жидкость. Я стал делать вдохи ртом. Промелькнула мысль: неужели что-то с сердцем? Видать, переработался, или, желая перевыполнить план, схватил какое-нибудь профессиональное заболевание.
Стоило пойти в медпункт, показаться врачу. Захотел повернуться к маленькой пристройке, в которой он располагался, но понял, что не в состоянии сдвинуться с места. Становилось все жарче. Я чувствовал повышающуюся температуру не только носом и ртом, но и всей кожей.
На секунду задрал голову вверх, желая взглянуть на небо. Боже, как потом я жалел, что сделал это. Прямо над приземистыми цехами тарного комбината, занимая половину небосвода, висели четыре человеческих головы!
Это были просто головы, без шей и тел, ни к чему не прикрепленные, ни на чем не державшиеся. Их глаза были закрыты. Словно кто-то обезглавил четырех людей, а потом непонятно зачем подвесил их головы в воздухе. Размеры у них были просто фантастические, исполинские. Каждая по величине была не меньше дома в несколько этажей! Представь себе, какой внеземной ужас я тогда испытал!
Несколько секунд головы просто висели в пространстве. Я смотрел на них, как завороженный, не в силах ничего сделать или просто отвести взгляд от жуткого зрелища. Но тут я заметил, как три страшных объекта начали открывать глаза. И тогда я узнал висевших!
Это были мои товарищи, с которыми мы работали в цеху, за соседними станками. Они тоже ходили в столовую, но ушли немного раньше, чем я. Где эти люди находились в тот момент, я не знал, но чувствовал, что с ними могло что-то приключиться. Четвертая голова оказалась женской, в ней я узнал продавщицу буфета, у которой покупал сладкие булочки.
Внезапно оцепенение прошло, и я вновь почувствовал, что был в состоянии двигаться. Я бросился к производственным строениям, чтобы предупредить товарищей о беде, но тут заметил, как небо начало стремительно темнеть. Секунд через десять сделалось, словно ночью. Солнце закрыли черные облака, причем могу поклясться, что таких матово-свинцовых туч я за свою жизнь не видел ни разу!
С неба раздался рык. Да, именно рык, словно подал голос лев или какое-нибудь другое крупное хищное животное. От подобного звука у меня в жилах застыла кровь. Я заметил, что сквозь тучи, там, где минуту назад было солнце, стало нечто пробиваться. Когда зрение окончательно привыкло к темноте, я понял, что это была еще одна голова! Теперь своими размерами она превосходила все виденное ранее, в том числе и повисшие в воздухе головы моих друзей. Размером видение было с небоскреб, причем она не висела, а покоилось на неимоверном туловище.
Великан закрывал собой горизонт. Подробностей строения его тела я не рассмотрел, просто заметил, что оно было чуть темнее окружающего пространства, и сквозь него просвечивали звезды. Существо было явно не из этого мира. Оно пыталось прорваться к нам, неся страдания, боль и разрушение. Я чувствовал это, а еще дикий первобытный страх, который требовал от сознания укрыться, спрятаться, забиться в какой-нибудь темный угол, в пещеру, залезть под корень дерева, куда-нибудь, где меня не заметит эта тварь, пройдет мимо, где можно пересидеть в безопасности.
Происходящее разворачивалось стремительно, как в кинофильме. Мне казалось, что прошла целая вечность, но видение продолжалось, как я определил впоследствии, секунд пять, не более. Небо пронзила ослепительная вспышка молнии, а потом грянул гром, причем такой силы, словно взорвался склад боеприпасов.
На секунду я оглох. Потом увидел, что голова исполина превратилась в большой огненный шар, полетевший в мою сторону. Я, хоть и считал себя атеистом и даже состоял в Союзе воинствующих безбожников, вспомнил все известные молитвы, слышанные в детстве от матери. Шар все приближался.
Видно, я не был интересен неведомой силе. Освещая ярким светом все вокруг, огненное тело развернулось под прямым углом и стремительно двинулось в сторону столовой, уменьшаясь в размерах. Я смог увидеть, как оно юркнуло в высокую трубу. «Но там же люди!» — подумал я.
Когда пришло осознание опасности, угрожавшей товарищам, я, забыв про страх, кинулся к бараку. В тот момент все видения прошли, и я снова ощутил себя в привычном состоянии. Вокруг посветлело, воздух сделался невероятно чистым, как при обычной грозе. С неба хлынул дождь, настоящий ливень, но я его уже не замечал.
Из столовой донеслись истошные крики. Мой слух пришел в норму, и я мог их распознать. Кричали женщины и мужчины. Кто-то звал на помощь.
Все дальнейшее было изложено в газетах шестилетней давности, в частности, в «Витебском пролетарии». Его корреспондент через несколько дней приехал на комбинат и записал рассказы местных, опустив кое-какие подробности.
Шар, как я уже говорил, влетел в трубу и вылетел из печного жерла, рядом с которым сидели повар, буфетчица и еще три женщины. Их поразило электротоком, как писала газета, и они упали без чувств.
Затем сгусток энергии пробил две стены (в действительности это были легкие гипсокартонные перегородки, которые можно было запросто продырявить гвоздем), пролетел около сорока метров, контузил плотника, которому не посчастливилось стоять рядом, а также еще троих покупателей в буфете.
Повезло, что поблизости оказался фельдшер. Забежав в столовую и осознав, что произошло, он схватил лопату, вытащил пострадавших на свежий воздух (ему помогли подбежавшие рабочие, в том числе и я сам) и прикопал контуженных землей по пояс. Глупое народное суеверие: считается, что если в человека попала молния, его нужно на время оставить закопанным в земле, чтобы ток вышел. Не знаю, помогало ли это мракобесие кому-нибудь раньше, но в данном случае оно сработало: те, мимо кого пронесся адский шар, вскоре пришли в себя.
Двоим — повару и плотнику — к сожалению, помочь было ничем нельзя. Они погибли. Это были те официальные жертвы, о которых сообщила «Звязда».
Но были и другие, о которых газеты умолчали. Еще четыре человека, чьи головы я видел в небе, исчезли в тот день. Словно бы растворилась в воздухе буфетчица, хотя свидетели видели ее, когда пролетал шар. Три моих товарища не дошли до цеха. Они тоже пропали в этой суматохе. Причем абсолютно без следов!
Приезжала милиция и чекисты, искали их, что-то записывали. Я молчал, как рыба. Не хотел связываться. К тому же, меня запросто могли упечь до конца дней в дом с решетками на окнах на Больничной улице, в отделение для буйно помешанных. Не знаю, видел ли то, что видел я в тот проклятый июньский день, кто-нибудь еще на комбинате. В коллективе словно был наложен негласный запрет на обсуждение пугающего происшествия, поэтому мне никто ничего не рассказывал.
Но те, пропавшие, были со мной, когда мы резали ладони и приманивали красного демона на кровь. И ОНО забрало их!
6.
Нина молча лежала в кровати, не в силах проронить ни слова.
Страшный рассказ Андрея сильно подействовал на нее.
— Вот почему я боюсь грома, и вот кто может прийти с ним! — заключил парень.
Стояла глубокая ночь. На часах было около четырех утра. Скоро начнет светать, летом ночи короткие.
Андрей встал с кровати.
— Спи, любимая, завтра, точнее, сегодня, — выходной, можно отдохнуть.
И добавил, подходя к окну:
— Не бери в голову. Постарайся забыть о том, что я рассказал. Тебе-то точно ничего не угрожает, а вот я сильно накосячил перед сатаной. Не знаю, почему до сих пор он меня не призвал, ведь и я тогда участвовал в обряде. Может, я нужен ему для каких-то непонятных целей...
— Андрей, — обратилась к любовнику Нина. — Что это могло сегодня громыхнуть? Я теперь тоже боюсь!
— Понятия не имею. В любом случае, уже прошло довольно много времени, и ничего не случилось.
Внезапно сильный удар сотряс гостиницу. Стекло разлетелось вдребезги, опрокинулась мебель, а с потолка посыпалась известка.
— А-а-а-а!!! — завопил Андрей. Видимо, его ранило.
— Андрей! Милый! Что с тобой? — закричала Нина.
В тот момент грохнуло уже сверху, потолок и стены здания обрушились, заживо погребая под собой несчастных постояльцев. Последнее, что услышала Нина в своей жизни, был доносившийся с неба рев моторов и запоздалый вой сирены, оповестивший воздушную тревогу.
Наступало утро. Новый день 22 июня 1941 года. Начало самой страшной войны в истории нашей страны.