Для Лены бар «У Макса» был не просто местом, а своего рода ритуалом очищения. Ровно семь вечера. Стойка, отполированная до блеска локтями вдоволь наговорившихся посетителей. Всегда один и тот же заказ — ледяной мартини с упругой оливкой на дне. Здесь она отряхивала пыль трудовых будней в страховой компании, возвращая себе свое «я».

Неотъемлемой частью этого пейзажа являлся и Дима, уборщик. Тихий, немного «не в себе», с глазами, которые смотрели не на тебя, а сквозь тебя, сквозь стены, в какие-то иные миры. Парень, застрявший в возрасте вечного подростка благодаря злой шутке судьбы — падению с велосипеда в детстве. Удар головой об асфальт хорошо встряхнул его мозги и искалечил нейронные связи. Но он был трудолюбивым и добрым. А бар после его уборки всегда сиял стерильным блеском.

— Дима видел визитеров прошлой ночью, Лена, — сказал он как-то в четверг, водя тряпкой по полу у ее каблуков. — Жужжащие огоньки. Прямо над болотом за свалкой. Они зависли, кружили, а потом — пуф! — и нет их.

За соседним столиком, где шла партия в домино, заржали. Один старик, откладывая костяшку, бросил через плечо:

— Опять твои тарелки, Дима? Может, это Борисыч на своем грузовике проехал. Он любит фарами слепить, старый черт.

— Нет, Степан Геннадьевич, — абсолютно серьезно отрезал Дима. — Грузовики не летают.

Лена слабо улыбнулась и сделала глоток мартини. Дима был милым в своей наивности. Что она к нему испытывала? Жалость, смешанную с легкой брезгливостью. Макс нанял его из милосердия, и все общество барной семьи позволило парню остаться полезным фоном. Она тоже делала ему одолжение, снисходя до беседы. Его бредни о «визитерах» — выдуманных пришельцах — стали частью местного фольклора. Такой же традицией, как засаленное зеркало за стойкой или трещина в углу.

— Они наблюдают, Лена, — уверял он, сжимая швабру. — Им нужно понять нас. Услышать. Но в ваших головах... там слишком много помех.

— Каких помех?

— Мыслей. Страхов. Желаний. Постоянный шум. Они ищут тишину. Пустоту, которую легко заполнить.

Лена молча кивала, а в конце вечера, чувствуя приступ добродетели, покупала ему безалкогольный мохито. Он ненавидел спиртное. По его словам, оно глушило «музыку Вселенной».

В пятницу Дима вел себя странно. Даже для Димы. Он замер посреди зала, запрокинув голову, и простоял так минут десять. Словно манекен в витрине или робот с заклинившим главным приводом. Лена, сжалившись, окликнула его, и он, вздрогнув, резко повернул к ней голову. Его черные зрачки, казалось, разлились, почти полностью поглотив радужку.

— Извините. Дима… слушал.

Лена устало выдохнула.

— Кого же?

— Звезды. Они красиво поют, знаете ли. Гудят. Особенно нейтронные. Раньше это был белый шум. Теперь... я различаю гармонию. Целые симфонии.

В субботу он впервые забыл помыть пол в женском туалете. Мелочь, но для отлаженного автомата Димы — нонсенс. Сбой системы. А еще он снова прислушивался, ловил ухом далекую, недоступную никому трансляцию. На его губах играла странная улыбка, незнакомая и оттого пугающая. На секунду Лене почудилось, что его зрачки — это черные колодцы, уходящие вглубь черепа, в какую-то иную геометрию пространства.

— Ты в порядке?

— Да. Просто визитеры вчера были очень близки. Они почти коснулись меня. Здесь. — Он ткнул пальцем в свой висок.

В понедельник он пришел на работу в той же мятой одежде, что и в прошлую пятницу. От него пахло озоном, чем-то паленым и колючим статическим электричеством. Макс сделал ему замечание, но Дима проигнорировал его, как люди игнорируют шум ветра за окном. Он молча взял швабру и начал водить ею по полу, выписывая сложные узоры. Потом остановился рядом с ее стулом.

— Они нашли способ, Лена.

— Ты о чем?

— Они начнут с тех, кого вы не слушаете, — объяснил Дима. — Тех, на кого не смотрите. Тех, кто незаметен. С таких, как я. Понимаете? Мы — просто фон. Пустое место. А пустоту... так легко заполнить.

Лена попятилась. Ей стало не по себе, дыхание перехватило, в горле встал ком.

— Ладно, Дима. Мне пора...

— Но вы не допили свой мартини, Лена, — заметил он с холодной констатацией факта. — Вы всегда допиваете до дна. Всегда. Ваш ритуал.

Сердце Лены провалилось куда-то в подвал ее собственного тела. Она швырнула деньги на стойку, не дожидаясь сдачи, и побежала к выходу. А у самой двери, повинуясь внезапному импульсу, обернулась. Дима стоял на том же месте, не двигаясь, держа швабру по стойке «смирно». Но в большом, засаленном зеркале за барной стойкой отражался не он. А нечто иное. Сухое, сероватое, со множеством тонких, одеревеневших конечностей, похожих на спаяные сучья мертвого дерева. И два угольных ока, устремленных прямо на нее.

На следующий день она не пришла в бар. И на следующий тоже. Но в четверг щемящее, ядовитое любопытство пересилило слепой страх. Лена осторожно заглянула в бар с улицы через запотевшее окно. Дима, как обычно, мыл пол. Только теперь он был не один. За столиками у стены сидели те, кого она знала в лицо, но никогда не видела по-настоящему: вечно пьяный бродяга Гриша, бормочущая что-то под нос старуха-собирательница бутылок, парочка неразговорчивых бомжей. Все они сидели прямо, не двигаясь и не моргая, устремив в одну точку свои восковые лица. И на всех без исключения лежала одна и та же стеклянно-холодная, чужая улыбка.

Два дня Лена не выходила из дома, запертая в четырех стенах. А на третий, выглянув в окно своей квартиры на втором этаже, вновь увидела их. Дима. Бездомный Григорий. Сумасшедшая старуха из парка. Еще с десяток «незаметных» лиц. Все те, кого она и все остальные годами учились не видеть, отводить взгляд, игнорировать. Они стояли внизу тесным кругом, задрав к ее окну свои бледные, каменные маски с нарисованными на них идентичными улыбками.

И тогда Лену осенила вся гениальная и чудовищная простота этого плана. Она поняла: Дима был прав с самого начала. Они не летели сквозь космос напролом, на огнях и грохоте. Они выбирали тишину и пустоту. Приходили незаметно, по радиоволнам, на шепоте нейтронных звезд. Потому что они не нашли надежнее укрытия, чем та самая, добровольно взращенная людьми слепота.

И теперь, заполнив пустоту, они пришли за теми, кто создавал шум.

Автор: Мурик Нальчиков