Эта история написана в рамках осеннего турнира Мракотеки (октябрь 2025 года)
Я бежал... Задыхаясь... Удаляясь...
С одинокой площади... Выпорхнув, из полуразвалившийся столовой... Бежал как мог...
Старый, монументальный пионерлагерь был покрашен в осень. Оранжевый, красный, желтый. Яркие костры, цветного леса, трескались на горизонте далеко в горах. В стекляшках очков, близоруко, отображалось ветхое сооружение. Надгробием для великана был погружен он, в этом кладбище погибшей жизни. С его окон на улицу, стекал желток света. Я все время оглядывался назад. Черное, мертвое небо, осеннего вечера, с равнодушием покойного взгляда, смотрело на мои усталые но стремительные передвижения по скользким тропинкам.
Я выдыхал горячий пар. Вдыхал холодный воздух. Сердце стонало болью. В груди взрывались легкие. Мясной фарш стекал по горловому тракту. Начищенной медью пах язык.
Было холодно. Мурашки, иголками изнутри, протыкали кожу. Одет я был в одну рубашку, белоснежнего цвета январских сугробов. Костюм, цвета бездонного космоса, я благополучно забыл, в одном из обьектов, когда внезапно, побежал спасаться от рук садиста. На ногах промокшие кеды. Носки впитавшие в себя влагу, постепенно расщепляли ступу. Поверх, до пупка, надеты черные брюки. Коротко постриженные волосы были мокрыми. В голове поселился еж. По линзам, моих окуляров, стекали капли дождя.
Я ускорялся, насколько позволяли связки мышц в ногах, бежал запинаясь как мог. Мои ботинки тонули в жиже чернозема. Мое сердце стучало как могло. Одежда пачкалась. Легкие горели пламенем внутреннего пожара. Я задыхался. Ловил воздух. Поправлял очки. И снова удушье кружило голову.
Пульс был на пределе.
Погружаясь обувью под глубину луж, разбрызгивая каплями воды, я добежал до склада и судорожно, с ужасом во взгляде, коснулся ручки металлической двери. С нажимом, ухватил за рукоять и опустил вниз. Дверь со скрипом, как артрит старых костей, открылась мне и я вошел, внутрь душного помещения.
Казалось, во взгляде запечатлилось вся нелепость, театральности, гротексной сцены. Никогда прежде, Миша не был таким жутким и серьезным, в своих намерениях, ублюдком. Подумаешь, проиграл в карточную игру на желания... Подумаешь, не смог отыграться четыре раза...
Я не собирался отдавать свою душу в его жилистые, когтистые лапы, с запекшей кровью под ноготком. Я не собирался умирать от его рук! Новоиспеченный пирог, с опарашами вместо начинки, это суть извращения. А человек, возлюбивший запах сероводорода, на почве осеннего обострения, ни как иначе извращенец-труполюб!
В помещение склада было темно и тихо. В носовую полость входили специфические запахи трупного разложения, густого яичного белка и мохнатой, как лобковые волосы, плесени. Гербарий запахов кружил и без того, опьянненую, скачками крови голову. Смертельная сущность, иминуемая инсультом, хорошо чувствовала мою слабость в висках.
Я уперся об настенную вешалку. Перехватил дыхание, из правой руки в левую. Как цирковой артист, жонглировал пульсирующим, тяжелым сердцем, с трубочками как из под шланга.
На вешалке висел старый, подлатанный тулуп, как покойный, после месячного лежания в гробу. Из нее вылетела серая моль. В углу, главного помещения, ползал, немалых размеров, черный, подвальный паук, с толстыми членистоногими лапками. Жужжала муха, на спинке копошились белые личинки, где-то на потолке над моей мокушкой. Слуховые связки изучали, прислушиваясь ушами, обиталище пыли и казенного сырья. Кто-то, перелистывал глянцевый журнал, в одном из дополнительных комнат. Оттуда же шел свет.
Я подошел к ней и толкнул ее. Взору предстала картина, сидящего за столом парня. В руках он держал журнал.
— Лёня, что ты тут делаешь?
Спросил я, запыхавшись, своего знакомого товарища, с которым, приперся проверять храбрость, в заброшенном детском лагере. На стене висел календарь и тридцать первое октября, совпадало датой сегодняшнего дня. Совпадение отдавало чем-то мистическим. И я снова напрягся.
— Ты? Саша, ты что, марафон по бегу сдавал? Хах, в такую непогоду, дома взаперти сидеть нужно, а ты ГТО сдаешь.
Я прикрыл за собой дверь и прошагал к прямоугольному столу. На ней были зажившие царапины, как после импульсивных порезов, на коже кисти девичьей руки. За окном шел уже не просто дождь. Ливень, апокалиптично, смывал улицы, словно океанический прилив. Тем не менее, в словах Лёни я обнаружил смысл.
— Ты прав. Однако...
Кто же знал, что начнется настолько, длинный по времени, осенний дождь, из-за которого, придется задержаться в этом, бывшем, советском комплексе, до той поры, пока не наступит утро. Или... Пока не закончится сезон дождя.
Я задумчиво изучал его вид. Вид Лёни. Задумчиво, прислушивался к тому водяному шуму, что исходил от улицы. Где, несмотря на потоп, все же бродил в потемках Миша, так желающий меня найти для своего кровавого пикника.
Я собрался с мыслями и многозначительно посмотрел на Лёню. Его отрешенные глаза, спокойные и убаюкивающие нотки, как у мертвеца, без интереса смотрели на меня. Проходили насквозь. Дырявили пулей, от лба до самого затылка и отрикошетив, соскакивали от стен. Было ощущение, словно бы Лёня был один в комнате. Он будто бы и не замечал, тот странноватый запах, что туманом пронизывал склад. Я поспешил заиграть красками крови, чтобы отогнать, нависшую во мне, жуть. Чтобы душу воскресить.
— Лёня, как думаешь, Миша способен на убийство?
Вот так сразу. В лоб настучать молотком без промедления. Забить гвоздь информации в череп. Сказать как есть. Лёня, кажется, заметил мое запуганное лицо, но, не проявив при этом, ни капли живых эмоций. Тряпичная кукла, передо мной, изображала человека.
— Скорее, как вызов, ну... Игра понимаешь?
Игра?
— Насчет игры... К примеру... Карточная на желания? Он может, всерьез, увлечья ею, да так, что готов...
Лёня не переменился в лице. Отрешенно смотрел на мои намокшие окуляры. Его бледное лицо, не выражало ничего, кроме скуки. Его черные волосы, были акуратно расчесаны назад. Его одежда, такой же черный костюм как и у меня, пунктуально была чиста и поглажена. Я понятия не имел, как ему удавалось сохранять такую опрятность, в этом сыром и жутко грязном месте. Похоронное бюро хорошо постаралось, чтобы придать трупу красоту. Никак иначе.
Минуту спустя, он выдал легкий пушок смеха. Как выход посмертного газа, через смердящий рот. Смех едва был слышен, на фоне неспокойствия за окном. Гремели удары, от потока воды на крыше. Я инстинктивно замер, инфаркт миокарда, изучая наружную местность, вблизи склада. Вдалеке, виднелось очертание некой, мутной фигуры.
— Так, забавы ради, да и только.
Забавы ради да и только?
— Что это значит Лёня? Ты можешь конкретнее, я не совсем понимаю суть...
Лёня, все также, отрешенно смотрел на меня.
— Ради самоутверждения может и попугать, чтобы эмоции сильные получить, но так чтобы до кровопотери...
Я до сих пор, отчетливо, помнил как после очереднего карточного проигрыша Миша выпалил ехидно, с демоническим оскалом в уголках рта, с выпученными словно они вот-вот выпадут глазами, свою молитву.
— За победу... полагается награда! За проигрыш... полагается расплата!
Аминь только и оставалось шептать про себя.
И как после, он достал из ремня нож и пригрозил мне смертью. Проклял на кровавое мероприятие. И горловое пение с фонтаном красной струи стало бы моим последним, присмертным спутником.
— Бррр...
Лёня, кажется, ощутил эмоциональные вибрации, исходящие от моего тела. Его ноздри расширились словно почуял он мои леденящие страхи. Он положил глянцевый журнал на поверхность стола. Стал на миг серьезнее, растеряв свою прежнюю беззаботность.
— Может... Его усиленная маскулинность, в характере, требует постоянных жертв. Потехи ради. Сегодня созревает осенний урожай.
И снова смешок...
Я присмотрелся, пробежав взглядом периметр за окном. Фигура продолжала стоять, пошатываясь как неваляшка, а деревья вокруг, в осенней синеве, с желто-красными листьями, со свистом, качались из стороны в сторону. Листья отрывались и спиралью кружились, уносимые в небо. Небо, мрачнее омута реки, забирало их себе. Забирало то, что могло себе позволить...
Ливень его не пугал.
— Дверь изнутри ведь запирается?
Лёню, совершенно, неинтересовало куда я так усердно смотрел. Лёня меня, будто бы, игнорировал и говорил, только тогда, когда ему хотелось общения. Если, ему это общение, вообще, сдалось. Он снова сделался равнодушным и мертвенно спокойным. В комнате снова появился тошнотворный, смердящий запах гниющей мышечной органики, запах сырых яиц. Душащая хлебная плесень.
— Лёня, все таки... Что ты здесь делаешь? Ну, в смысле, почему ты сидишь здесь один, а не в месте общего сбора?
— Скажи... Вы играли во что-то на спор?
Я поежился. Ежик на голове исчез, спустившись волной на пол. Он скрылся под столом. Я скрылся под навесом. Миша скрываться не думал. Он показывал себя в открытую. Он хотел хирургических вскрытий.
Я хотел всего лишь выжить...
В эту октябрьскую ночь...
Вечер, добродушно покинул лагерь. Ночные сумерки, начинали выползать из деревянных гробов.
— Да... Я проиграл...
Лёня поспешил меня успокоить, но сделал это так...
— Не бойся. Миша не будет убивать тебя. Он расхотел.
Я пошатнулся на месте, как парус на ветру, от долгого стояния на ногах я подустал и терял равновесие. Голова кружилась, лопались сосуды мозга. Лёня продолжил сидеть, вкопанный корнями как деревья вокруг за окном. Я уперся об стол. На журнал упала моя правая, с зеленоватыми оттенками, ладонь. Я ощутил ее скользкую, как слизистая гортани, поверхность.
«ЭНЦИКЛОПЕДИЯ ГРИБНОГО ЦАРСТВА.»
— Лёня, зачем ты это читаешь? Откуда, ты смог раздобыть такую книжечку?
В этом, когда-то живом, пионерлагере, действительно, была библиотека и в ее внутренностях, и по сей день, подгнивали никому ненужные книги.
Лёня был там?
Когда мы решили сократить время за игрой в Дурака, Лёня пропал из виду и я не сразу обратил на это свое внимание. Миша и вовсе, не замечал ничего, кроме того, что происходило за карточной игрой. Его разум был поглощен азартом, как маленькие рыбы под вонючей пастью кита.
— Он мухлевал. Карточный шулер...
Я удивленно посмотрел на Лёню. Он спокойно, без раздражения, смотрел на меня. Мы смотрели друг на друга и каждый, вероятно, думал о своем. О чем мог думать Лёня мне и в голову не приходило. Я понятия не имел, какие у него увлеченья. Я знал только его характер. Ранимый, меланхоличный и одинокий юноша. Миша что-то говорил про его шизотипическое расстройство личности, но я плохо разбирался в психиатрии.
Приторный, тяжелый запах по прежнему витал в комнате.
— Шулер?
— Пробуй отыграться, подловив его на крапленых картах. Я знаю, на честную игру он не пойдет.
Я снова прокрутил в голове недавнюю сцену, когда мы с Мишей играли в Дурака в заброшенной столовой. Тогда он вел себя как то неестественно, то ли волнуясь, то ли наслаждаясь своей безупречной игрой. Может и то, и то было в нем. Тем не менее, карты его, действительно, были старые, в каких то разводах, помятые в некоторых местах. Я и подумать не мог что подобная изжитость колоды, могли быть метками для более лучшей игры.
В комнате, на доли секунды, замигал свет, но, этих секунд было вполне достаточно, чтобы заметить нечто, что вызвало во мне опасения. Стоило свету отключится, на долгие несколько секунд, повторно, как интуиция неподвела. Глаза Лёни горели адским пламенем, несмотря на кромешную тьму вокруг. Свет снова включился и демон во плоти стал обычным, но отрешенным Лёней. Я попятился назад. Как рак. Уткнулся спиной к двери.
— В таком случае, мне стоит предложит ему сыграть, еще одну, партию карточной игры? Зная его правила... Быть может, удасться подловить его в моменте, тем самым, анулировав итог всех сыгранных партий и расплачиваться, совсем, не придется?
Лёня молчал. Его холодный взгляд, постепенно, начинал меняться. Он, все больше напоминал сдвиг Мишы. Нечто, темное, просыпалось внутри его принюхиваясь к моей горячей плоти. Надеюсь, я просто накручиваю...
— Ты главное подлови его, как муху, паутина лжи хоть и липкая, но, твердость руки рветь ее в одно мгновение.
Я кивнул ему и поспешил покинуть комнату. Оказавшись в главном помещение склада. Запах чего-то, гниющего, вызывал приступ тошноты. Он был невыносимым и я понятия не имел, как Лёня мог не замечать эти трупные разложения. Ведь находился Лёня здесь явно больше времени чем я.
Я взглядом окинул помещение в темноте, попытался нащупать, касаясь стен, выключатель, опасаясь ударится обо что-то острое, словно боялся получить ножевой проникающий удар в кишечник, продолжал идти нащупывая твердую поверхность на наличия заветной кнопки. Наконец, я смог нащупать то, что было похоже на выключатель. Нажал. Загорелась тусклая лампа нависающая с потолка как болтающийся труп висильника. Глаза получили осколки разбившийся вспышки и я невольно, зажмурился. Открыв свои кровоточащие глазные яблоки я заметил небольшой люк. Подошел к нему и начал присматриваться лупой линз.
С виду обычный, ни чем не примечательный. Вероятно, вел в подвальный отсек.
Присев на корточки я прислушался, волна слуха прошлась сквозь бетонный пол. Что-то шуршало снизу подвального отсека. Что-то, по звериному цапнуло эту волну и я с испугу, отпрянул назад. От подвала исходил тот самый смрад от которого наружу просилось содержимое всего желудка. Понимая риски отравиться подземными газами, где черт что могло подгнивать, разлагаться, лопаться и расти, я поспешил и вовсе отойти от люка.
Сзади меня, внезапно моему взору, стоял Лёня.
— Осторожно. Там обитают грибы рода кордицепс. Они обычно паразитируют на телах насекомых, но эти... Просто нечто. Они могут заразит и тебя. Этот сорт кордицепса, видать эволюционировал получив возможность поглощать и антропоморфных.
— Откуда ты знаешь...Ты что был там?
Лёня протянул мне журнал.
— Я прочитал об этом здесь, но то что обитает там... В общем... Не будем искать себе приключений. Нам следует вернутся в точку общего сбора.
— Да, ты прав. И следует найти Мишу. Мало ли что.
— Прости меня, я солгал тебе. Миша, от скуки, решил сыграть с нами в прятки.
— Да, действительно. Следует переночевать в столовой, а ранним утром, когда дождь закончится, по домам.
— Пошли. Здесь воняет мочевым пузырем.
— Да...
На улице было холодно. Сырость воздуха давила на легкие. Как осенняя пневмония. Холодные капли дождя, больно били по щекам. Как удар кнутом. Лёня, также весь промокший, шел рядом и в руках... По прежнему держал тот журнал. Улицы лагеря тонули в лужах. Мокрота стекала по дорожке. Как кровь по разделочной доске. Куриная слепота била в глаза. Мокрая земля вызывала ассоциации, с кладбищем.
Внезапно, Лёня наступил в одну из луж и провалился в глубокую яму наполненную водой. Он начал тонуть. Захлебываться. Жидкая субстанция, экстракт живых бактерий с коричневой грязью, попадала ему в рот. Подбородок уходил в воду.
— Лёня, мать твою, держись об мою руку!
— Я солгал тебе, прости меня!
— О чем это ты? Крепись за ладонь!
— За тем люком...
— Что? Давай руку!
— За тем люком росли удивительные грибные симбиоты! Они были живые и тянулись ко мне! Словно коллективный разум, они осозновали что к ним наведался гость! Быть может, на уровне рефлексов, примитивно на инстинктах, не знаю, но, они знали что я был там! Между мной и ними, в кратчайшие сроки, установилась эмоциональная связь! Первое, что я от них услышал... Они умоляли накормить их! Они были голодны! Тогда то я и скормил им Мишу! Он приходил ко мне! К тому времени я уже вовсю общался с родом кордицепсов на телепатическом уровне! Их споры, маленькие пыльцы, вошли в меня через носовую полость, когда я был там, внизу под люком! Эти споры внедрились в нервные коры моего мозга! Они стали биологической рацией в одно мгновение! Я по прежнему сохраняю с ними связь! Они идут за нами! Они по прежнему голодны! Им нужны ресурсы для продолжения своего существования! Анатомия Мишы им была не достаточна! Они хотят поглотить еще одно тело, а может больше я не уверен!
— Почему ты сделал это, зачем ты убил Мишу!?
— Я не убивал его! Я только столкнул Мишу в подвал! Он упал туда, прямо на пшеницу оранжевых стеблей! Их было, по истине, много! Там, повсюду лежали тела мертвых животных, из этих тел произрастали длинные стебельки! То что описывалось в журнале, не соответствовало тому что я видел! Этот вид другой! Я думаю, это советская военная модификация получившая дальнейшее эволюционное развитие, когда была оставлена в пробирках, в нижнем отсеке складного помещения! Такой сверхсимбиотроф опасен и для человека! Они способны влиять на психоэмоциональном уровне, вызывая эйфорию и покалывания в голове! Они буквально подчиняют тебя себе, заставляя быть рядом с ними, но взамен они дают наркотическое блаженство, чтобы укрепить эту связь! По моим ощущениям у них ускоренное развитие, они начали расти внутри моей головы! Вместе с ростом ускоряется процесс обработки информации моего мозга! Я ощущаю колоссальную, умственную мощь! Я чувствую приток сильной энергии во мне!
Прокричал Лёня погружаясь и всплывая наружу, как рыбацкий поплавок. На худой конец, после которого Лёня ушел на дно и более не всплывал наружу, он сказал.
— У них есть память! Вернее, содержимое твоего подсознания может стать частью их узловой системы!
Я остановился на месте. От сказанного Леней я покрылся корой дуба.
— Вот почему был такой запах...
Господи... Я не знал что мне делать...
Два моих товарища, судя по всему, сгинули словно место это было жертвенником для осеннего праздника. Не хватало только надеть тыквенную маску и окрашивания дождя в кровавый цвет.
Я остался один в заброшенном пионерлагере. Изуродованные временем плоские, настенные персонажи советских мультфильмов, с ужасом смотрели на мою физиономию. Ливень смывал наши, с товарищем, следы. Я промокал сквозь мясо, до костей и сухожилий и даже подкожный жир, впитывал эти дождевые капли. Я плохо видел, сквозь пелену водного потока было трудно углядеть, полноту очертаний окружающей среды. Меня колотил озноб, словно дрелью скручивали шуруп в коленью чашу. И самое главное, главнее некуда...
Страх, черными яйцами, откладывал свое потомство, липко прилипая по стенкам внутренних органов. Я стоял неподвижно как идол в чаще, как пугало в кукурузном поле, как манекен в конце концов. Бесконечный дождь продолжал лить из ведра. Поливать из шланга пожарной машины. Рекой текли маленькие капиляры дождевой воды. Стикали по тропинке. Падали в глубину луж.
Кап-кап-кап. Капли били по голове. Кап-кап-кап. Били капли по земле. Кап-кап-кап. Капли били по крышам лагерных объектов. Кап-кап-кап. Били капли по стеклам окон склада. Кап-кап-кап. Кап-кап-кап. Шлеп.
Шлеп. Шлеп. Шлеп.
Кто-то ходил рядом со мной.
Я пытался понять откуда шли мокрые шаги. Прислушивался. Детально анализировал ситуацию. Поправлял свои очки. Протирал линзы.
Снова попровлял очки. Протирал свои линзы. Прислушивался.
В метрах сорока от меня возникло нечто. Темная фигура, тощая на вид, криво стояла на ногах. От нее веело вонью, запах вяленого мяса. Лохмуты порванной одежды, свисали от его туловища. Чёрный костюм, побывал в грибном болоте. Во все стороны от тела тянулись грибные стебельки, будто рой аскарид, тех самых кордицепсов. Они были хаотичные в своих размерах. То низкие как недоростки, то высокие как переростки. Было не по себе.
Фигура медленно и болезненно приближалась в мою сторону, с каждым его приближением я все больше ощущал, тот мясной запах, вперемешку с запахом свежего теста и пыльной шерсти. Фигура оказалась еще ближе, настолько, что я смог заметить как из его горла торчал нож. Тот самый которым Миша угрожал мне. По телу пробежала волна дрожи. Знакомый еж прибежал и поднялся ко мне, вскарабкавшись, по ногам. По животу чуть не упав, схватился, в нужный момент, за подбородок. Смог залезть на голову.
Убитый Миша оказался в метрах десяти от меня. Его нижняя часть челюсти болталась, она была сломана, вероятно, от тяжёлого удара нанесенного ему, ныне покойным, Лёней.
Миша дрожал. Казалось передвигался с трудом. Бескровное лицо выражало глубокие страдания. И мне было, от всей глубины души, жаль его.
— Прости меня, я солгал тебе... Я солгал тебе, прости меня...
Крутились в голове слова Лёни. Тогда я не совсем понимал их смысл. Кажется, сейчас я начинал догонять. Лёня был чудовищем, жестоко убивший моего товарища. Повлияли ли на него те импульсы, что могли исходить от частиц спор в его мозговых клетках или же, он по своей натуре всегда был таким, а споры, только усилили и без того имеющиеся проблемы личности? Я никогда не знал его, как человека. Он был другом Мишы. Для меня же, просто общим знакомым.
Немиша, с трупным лицом, смотрел на меня, своим потухшим, тоскливым словно и не хотел сегодня умирать, взглядом. Конечно, не хотел. И Лёня не хотел. И я не хочу... Вся конструкция мертвого тела существовала за счет грибных спинок, которые приросли к его грудной клетке, к его ключице, к его тощим ногам и кистям рук. Они одеялом укутали его тело со всех сторон и противно блестели, словно жидкие тела гельментов.
— Вот они какие...
Я видел, как вокруг мертвеца, летали частицы спор. Я понимал их опасность. Биологическая рация могла появится и в клетках моего мозга. Нахождение вблизи, такого чудовища, было попросту рискованным занятием. Потому я готовился бежать.
Внезапно из той ямы, куда ранее упал Лёня, показался утопленник. Его бледное лицо теперь не было признаком усталости. Оно приобрело совершенно другие оттенки.
— Не хватало только надеть тыквенную маску и окрашивания дождя в кровавый цвет...
Лёня был таким же мертвецом как и Миша. Грибы рода кордицепс продырявили его лоб. Все его лицо было покрыто оранжевой стромой, отдаленно напоминающей тыквенную маску. Чудовище образовавшиеся от тела Мишы застыло на месте, шатаясь вгядывалась в тыквенную голову Лёни, словно изучая портрет своего обидчика. Этих секунд для меня было достаточно.
Тогда то я и побежал. Снова.
Старый, монументальный пионерлагерь был покрашен в осень. Оранжевый, красный, желтый. Яркие костры, цветного леса, трескались на горизонте далеко в горах. В стекляшках очков, близоруко, отображалось ветхое сооружение. Надгробием для великана был погружен он, в этом кладбище погибшей жизни. С его окон наружу зияла черная дыра, растекшийся желток давным-давно высох. Я все время оглядывался назад. Черное, мертвое небо, осеннего вечера, с равнодушием покойного взгляда, смотрело на мои усталые но стремительные передвижения по скользким тропинкам.
Я бежал... Задыхаясь... Удаляясь...
С одинокой площади... Подальше от...
Тел...
Внутри которых...
Поселился мицелий рода кордицепс.